Эта история началась в марте 1959 года.
Во время встречи А.Микояна с американским экономистом В.Перло американец пожаловался, что его повсюду донимают молодые люди, предлагающие ему продать валюту. Затем во время встречи американского публициста А.Кана с Сусловым иностранец заметил, что в социалистической стране безнаказанно промышляют спекулянты валютой.
Суслов обвинил руководство МВД в том, что оно не справляется с поставленной задачей, и потребовал борьбу с контрабандой и нарушением валютных операций передать в ведение КГБ. В мае 1959 года Верховный Совет СССР принял указ о передаче всех дел такого рода в ведение Комитета госбезопасности.
Главной задачей, поставленной перед КГБ, было определить каналы валютного «черного рынка», выявить его «королей» и нанести по ним смертельный удар. Сердцем «черного рынка» была, как тогда говорили, «Плешка» (улица Горького - от Пушкинской площади до отелей «Националь» и «Москва»). Сюда, невзирая на погоду, валютчики выходили на «охоту» в поисках потенциальных продавцов валюты - иностранцев. Дело в том, что валюту в Советском Союзе тех лет невозможно было просто так купить и продать. Торговля велась на «черном рынке». Существовала целая система перекупки. «Бегунки» или «рысаки» являли собой «первые руки», они скупали валюту на «Плешке», на центральных площадях, в универматх, гостиницах и на выставках. Собранный улов они продавали своим «шефам». Те, в свою очередь, продавали валюту «купцам».
«Купцы» были тщательно законспирированы. Знало их очень небольшое число людей, да и то под кличками. Сами они, боясь засветиться, в контакты с иностранцами старались не вступать. Правда, иногда все же «купцы» и иностранные контрабандисты отыскивали друг друга и заключали своего рода соглашения о сотрудничестве. В дальнейшем они поддерживали связь через посредников.
Из 2570 задержанных в 1959 и в начале 1960 года контрабандистов, которые пытались нелегально провезти товары через границу, 1680 (65 %) были гражданами других стран. Несмотря на категорический запрет такого рода деятельности в Советском Союзе, жажда наживы была сильнее. Под видом туристов и коммерсантов в СССР проникали профессиональные контрабандисты, поддерживавшие тесные контакты с московскими и ленинградскими «купцами». Большими партиями они сбывали им валюту, золотые часы, драгоценности.
Из Польши поступали золотые монеты царской чеканки, которые высоко ценились на «рынке». Золото считалось едва ли не самым ходовым товаром. Цеховики, завмаги и прочие советские «теневики» считали, что вкладывать средства в золото - надежнее всего.
Московские «купцы» изобретали всевозможные способы доставки «золотых» в Союз. Большое распространение получило использование в этих целях арабских офицеров, которые учились в СССР. Два раза в год им предоставляли отпуск. Арабы по дешевке покупали в Швейцарии червонцы и нелегально доставляли их в Союз. Через границу они провозили их в специальных потайных поясах, в каждом из которых можно было спрятать до 500 монет.
Не менее распространенным видом контрабанды были посылки и ценные бандероли. В тюбики зубной пасты, например, закладывались золотые монеты, валюта. В 1959 году было перехвачено 209 таких посылок. В первом полугодии 1960 - уже 1131.
Довольно скоро КГБ установил имена «рыцарей мелкой наживы», именно они (их называли еще и «королями») были негласными хозяевами «черного рынка». Основными фигурами были Ян Рокотов по кличке Ян Косой, Владислав Файбышенко (кличка Владик) и Дмитрий Яковлев (Дим Димыч).
Рокотов начал заниматься коммерцией еще со школьной скамьи, спекулируя фототоварами. Затем (он окончил только 7 классов и учиться дальше не стал) начал расширять ассортимент, постепенно поднялся и перестал заниматься скупкой товаров, предпочитая наиболее ценный из всех видов товара - деньги. Рокотов не делал этого лично, одним из первых он стал привлекать к делу молодых людей, искавших легкий заработок («бегунков»). Сам же предпочитал оставаться в тени. Жил он на широкую ногу, воистину, как король: спал до полудня, затем вызывал такси и ехал обедать в один из ресторанов, потом толкался на «Плешке». Вечер завершался ужином в первоклассном ресторане. Он часто менял любовниц, кутил. При этом в отношениях с близкими людьми был чрезмерно скуп. Когда его отец лежал в больнице после ампутации обеих ног, он ни разу не навестил его, дабы не вводить себя в излишние расходы.
Он нигде не работал, и, разумеется, в те времена такой образ жизни не мог не вызвать пристального внимания органов внутренних дел. Но безнаказанность Рокотова во многом объяснялась тем, что он был агентом БХСС. Но вел он двойную игру. В своих донесениях Ян Косой подробно рассказывал о том, что «видел» на «черном рынке». При этом главными преступниками он выставлял людей, замешанных в незначительных сделках. «Сдавал» он милиции и своих «бегунков». Все были довольны - милиция регулярно отчитывалась об очередных поимках спекулянтов, валютчик же был спокоен за свой бизнес.
За долгие годы спекуляции Яну удалось сколотить огромное состояние. Но валюту и золотые монеты, составлявшие основу его капитала (значительная часть состояния постоянно «крутилась»), он никогда не держал при себе, а хранил их в специальном американском чемодане с искусно вмонтированной системой сложных замков. Саквояж постоянно «блуждал» по квартирам его приятелей и любовниц. Иногда он сдавал его в камеру хранения на вокзале.
Рокотов оказался довольно внимательным человеком. Однажды, решив проверить, не слушают ли его домашний телефон, он поздней ночью позвонил одному из приятелей и сказал, что хочет передать ему на хранение чемодан, которым «очень дорожит». К тому моменту агенты КГБ уже знали, что свой капитал он хранит в кейсе. Напасть же на его след никак не могли.
Ночью Рокотов встретился с приятелем, передал кейс. Вскоре под благовидным предлогом его приятель был задержан. В чемодане лежали… мочалка и кусок банного мыла.
Рокотов мгновенно затаился. Даже одного из арабских офицеров, сделка с которым сулила ему полумиллионную прибыль, он переадресовал своей сообщнице. С поличным они и были задержаны.
Ян Косой временно прекратил валютные махинации. Но его деятельная натура требовала работы.
Вскоре группа наружного наблюдения зафиксировала появление Яна Косого с объемистым чемоданом в руке в ресторане Ленинградского вокзала. Пока Рокотов сидел в ресторане, бригаду «наружки» полностью обновили. Теперь за ним присматривали две молодые женщины. Позже на допросе он показал, что это-то и сбило его с толку.
Поужинав, Рокотов, стремясь раствориться в потоке пассажиров, нырнул в камеру хранения. Пользуясь рецептом своего литературного прототипа Корейко, он сдал чемодан и пошел домой, петляя по улицам.
Ян чувствовал, что находится под колпаком, знал, что телефон его прослушивается, что квартира его вот-вот может быть обыскана, времени закапывать или прятать деньги у него не оставалось. Скорее всего, сдача чемодана с деньгами в камеру хранения было актом отчаяния - Ян пытался просто избавиться от денег.
Оперативники вскрыли хитроумные замки и открыли кейс. Там находились валюта, золотые монеты, крупная сумма советских рублей. Решено было оставить в камере хранения засаду.
Прошло несколько дней. Ян Рокотов успокоился и вновь приехал на Комсомольскую площадь. Жадность взяла верх над благоразумием. На этот раз он разработал «хитроумный» план изъятия собственных капиталов. Он пообедал в привокзальном ресторане, стараясь определить, нет ли за ним «хвоста». Затем на электричке отправился в сторону Загорска. Но на станции Пушкино перед самым отправлением поезда он раздвинул локтями закрывающиеся двери и выскочил на платформу. С величайшими предосторожностями окружным путем, через Мытищи и ВДНХ Ян вернулся на вокзал и убедился, что слежки за ним нет. Ее и в самом деле сняли, опасаясь, что Рокотов не придет за чемоданом. Он вошел в камеру хранения и огляделся. Там было несколько человек, которые не вызвали у него подозрений.
Подошла его очередь. Старик-приемщик взял у Рокотова квитанцию и направился искать багаж.
Неожиданно у стойки возник мужчина с двумя парами новых лыж. «Можно у вас лыжи оставить до вечера?» - спросил он у приемщика.
«Подождите, я занят», - ответил старик и протянул Рокотову чемодан. Ян Косой взял чемодан и почувствовал, как его левую руку заломил за спину обладатель лыж. На правую ловко навалился парень, только что мило разговаривавший с молодой девушкой.
«Это не мой чемодан! Ты что, дед, ослеп! У меня черный был», - закричал Рокотов. «Перестаньте ломать комедию, Ян Тимофеевич», - раздался голос сотрудника, дежурившего в камере много дней.
В отчаянии Рокотов начал сползать на колени. Его подхватили. «Боже, какой я кретин», - застонал он. От волнения «купец» даже прокусил себе пальцы. Тем временем следственная группа вплотную подошла к аресту еще одного «короля» черного рынка - 24-летнего Владислава Файбышенко. Он хоть и был самым молодым среди московских «купцов», но не уступал им ни в хватке, ни в масштабах, а нередко даже превосходил. Слежка за Файбышенко показала, что сфера его деятельности ограничивается, как правило, одной только «плешкой». К охоте за иностранцами он также привлекал «бегунков», но делал это не так широко, как Рокотов.
Третий «король», Яковлев, имел университетское образование, учился в аспирантуре Института народного хозяйства им Плеханова. Ему сулили большое будущее, однако он выбрал иной путь. В 1958 году он начал активно подвизаться в валютном бизнесе. Стал ключевой фигурой на «черном рынке». Прикрывать свои проделки ему помогала связь с милицией. С начала 1959 года он являлся тайным осведомителем БХСС. К тому моменту, когда этот «купец», пользовавшийся широкой известностью среди контрабандистов Риги, Львова и Ленинграда, оказался на скамье подсудимых, ему исполнилось 33 года.
Вскоре и Файбышенко был задержан с поличным. При нем оказалось 148 золотых английских фунтов и большая сумма рублей.
При повторном обыске комнаты, которую он арендовал, агенты нашли тайник. В одной из ножек платяного шкафа было спрятано валюты почти на полмиллиона рублей. По мере того, как росло число улик, Файбышенко стал понимать, что путь к отступлению отрезан и начал давать показания.
Вскоре Рокотов и Файбышенко предстали перед Мосгорсудом. Суд назначил им максимальное наказание - по 8 лет лишения свободы.
Через некоторое время был задержан и Яковлев. Отреагировал на свой арест он очень спокойно. Сразу же сознался во всем и сообщил ряд ценных сведений о каналах контрабанды. Подробно поведал закулисную историю «черного рынка». Раскрыл неизвестные до того приемы контрабандистов и валютчиков.
В конце 1960 года Хрущев был с визитом в Западном Берлине. Во время встречи с местными властями он упрекнул их в том, что «город превратился в грязное болото спекуляции». В ответ кто-то ему ответил, что «такой черной биржи, как ваша московская, нигде в мире нет!». По возвращении домой Хрущев потребовал от КГБ справку о том, как ведется борьба с валютчиками и контрабандистами.
Узнав о том, что осужденных валютчиков ждет всего лишь восемь лет лишения свободы, генсек пришел в ярость.
Незадолго до этого Указом Президиума Верховного Совета СССР срок наказания за незаконные валютные операции был увеличен до 15 лет. Но поскольку Указ приняли уже после ареста «королей», такая мера могла быть применена к ним лишь при условии, что закону будет придана «обратная сила». Несмотря на то, что Хрущеву пытались объяснить, что это противоречит общепринятой юридической практике, он ничего не желал слушать «Обожглись на молоке, теперь на воду дуете, - раздраженно кричал генсек. - Высокая кара за содеянное должна образумить других. Иначе это зло приобретет угрожающие государственные размеры».
Спустя несколько дней состоялся Пленум ЦК КПСС. В своем заключительном слове Хрущев заговорил о деле валютчиков как о примере «несовершенства» советского законодательства.
Требуя вести жесткую борьбу с «черным рынком», он ссылался на письмо рабочих ленинградского завода «Металлист», выражавших возмущение мягким сроком. Рабочие требовали «решительно покончить с чуждыми обществу тенденциями». «Вот что думает рабочий класс об этих выродках!» - воскликнул Хрущев. И подверг резкой критике Генерального прокурора Р.А.Руденко за «бездействие».
«Не думайте, что ваша должность пожизненна, - пригрозил он прокурору. Потом перекинулся на председателя Верховного суда СССР А.И.Горкина и открыто заявил: - Да за такие приговоры самих судей судить надо!»
В аппарате ЦК КПСС была спешно подготовлена записка в Политбюро, где обосновывалось изменение статей Уголовного кодекса вплоть до смертной казни за незаконные валютные операции.
1 июля 1961 года председатель Президиума ВС СССР Л.И.Брежнев подписал Указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях».
Генпрокурор Руденко моментально подал протест на «мягкость» приговора, вынесенного Мосгорсудом Рокотову и Файбышенко. Дело принял к рассмотрению Верховный суд РСФСР.
Заседание длилось два дня. Журналистов пришло так много, что всех их даже не удалось разместить в зале. Рокотов и Файбышенко были приговорены к расстрелу.
Вслед за ними высшую меру наказания получил и Яковлев. Эта мера вызвала протесты даже среди следователей. Во-первых, тот признал себя виновным. Во-вторых, сообщил множество ценных сведений и тем помог органам. Кроме того, Яковлев был болен туберкулезом легких.
Но Яковлев был расстрелян. Эти процессы широко освещались в печати, обсуждались на предприятиях и в парторганизациях.
Примечание: использован текст Е.Авадяевой (http://fisechko.ru).
Экосистема советского черного рынка
Советский архаизм «форселыцик» — производное от «Have you anything for sale?». С таким вопросом к иностранцам в столице подходили спекулянты. Со временем «форселыцики» стали фарцовщиками. Валютчики охотились на гостей Советского Союза на «плешке» — улице Горького от Пушкинской площади до гостиниц «Националь» и «Москва». Их незаконная деятельность подпадала под 88 статью УК «Нарушение правил о валютных операциях» и наказывалась заключением в колонии общего режима на срок от 5 до 8 лет.
Гостиница «Националь», 1962 год
Московский черный рынок представлял собой многоуровневую систему перекупки. В самом ее низу пребывали «бегунки» и «рысаки», скупщики черной валюты у иностранцев, от которых она попадала их кураторам. На самом верху этой пирамиды находились «купцы». Никто не знал их имен, так как действовали они под псевдонимами и только через многочисленных посредников.
Спекулянты называли 88 статью «бабочкой»
Самые хваткие и бесшабашные торговцы имели контакты с иностранцами, а в сфере их интересов были драгоценности. Контрабандисты шли на невероятные ухищрения, необходимые для ведения бизнеса. Валюту могли закладывать даже в тюбики зубной пасты.
Герои процесса
До мая 1960 года борьба с контрабандой и спекуляцией шла в «штатном» режиме. Все изменилось после достопамятного инцидента с Виктором Перло. Задетый Хрущев настоял на передаче всех дел, связанных с незаконными валютными операциями, из ведения МВД в Комитет государственной безопасности. Инициированная сверху кампания быстро дала плоды. В КГБ вышли на три основные фигуры черного рынка. Ими были Ян Рокотов (Ян Косой), Владислав Файбишенко (Владик) и Дмитрий Яковлев (Дим Димыч).
Рокотов, как и Яковлев, не просто занимался спекуляцией, но еще и являлся осведомителями в ОБХСС. Сотрудничая с органами, эти двое несколько лет сдавали «бегунков» и оставались безнаказанными. Безработный Рокотов был взят, когда попытался получить из камеры хранения чемодан, в котором хранились золотые монеты, валюта и рубли.
Ян Рокотов
Дмитрий Яковлев отличался тем, что имел высшее образование и числился в аспирантуре Института народного хозяйства им. Плеханова. 33-летний «купец» торговал с контрабандистами Ленинграда, Львова и Риги. При задержании Яковлев не сопротивлялся, а, напротив, пошел на сделку со следствием, в надежде на меньший срок выдав известные ему каналы спекуляции в столице.
Многие контрабандисты были осведомителями ОБХСС
Файбишенко же арестовали с поличным, обнаружив при нем английские фунты. Дома у спекулянта обнаружился тайник с валютой на полмиллиона рублей. Файбишенко, Яковлева и Рокотова приговорили к максимально возможному сроку — 8 годам заключения. Казалось, что история исчерпана, однако очень скоро у дела валютчиков появилось продолжение.
«За такие приговоры самих судей судить надо!»
Борьба с черным рынком велась не только на улице, но и на уровне Президиума Верховного Совета. По его решению срок наказания за незаконные валютные операции был увеличен до 15 лет. Троих «купцов» судили незадолго до того, и поэтому они счастливо избежали в два раза более сурового наказания. Улыбка фортуны, однако, оказалась обманчивой.
В конце 1960 года Хрущев отправился с визитом в Западный Берлин. На встрече с местными властями он сравнил город с «грязным болотом спекуляции», на что получил в ответ упрек, что «такой черной биржи, как ваша московская, нигде в мире нет!». Эпизод, очень похожий на недавнюю историю с экономистом Перло, напомнил Хрущева о наболевшем. Вернувшись на родину, он потребовал справку о состоянии дел в борьбе со спекулянтами. Вскоре в Кремль принесли соответствующую бумагу.
Едва ли 8-летний приговор для Рокотова — Файбишенко — Яковлева мог удовлетворить Хрущева. Через несколько дней на Пленуме ЦК КПСС он упрекнул в «бездействии» генерального прокурора Руденко. Для убедительности, как водится, Хрущев потрясал коллективным письмом рабочих (в этот раз с ленинградского «Металлиста»), полным недовольства из-за мягкого приговора. «За такие приговоры самих судей судить надо!», — подытожил первый секретарь ЦК. Результатом скандальной сценки стал второй процесс; трех спекулянтов приговорили к максимальным 15 годам. Так было отброшено повсеместное правило «закон не имеет обратной силы».
За мягкость первого приговора судья Громов был отстранен от должности
Но и после повторного суда процесс показался Хрущеву недостаточно показательным. Несовершенное советское законодательство было пересмотрено еще раз. В июле 1961 года Леонид Брежнев (тогда — председатель Президиума ВС СССР) подписал указ, по которому спекуляция стала наказываться в том числе и смертной казнью. Моментально началась подготовка к третьему суду, который приговорил Рокотова, Файбишенко и Яковлева к высшей мере.
Суд
22 июля 1961 году перед казнью Яков Рокотов написал Хрущеву покаянное письмо: «Я приговорен к расстрелу. Преступление мое заключается в том, что я спекулировал иностранной валютой и золотыми монетами. Ко мне два раза применяли обратную силу закона… Я очень прошу Вас сохранить мне жизнь. Во многом я заблуждался. Сейчас я переродился и совершенно другой человек. <…> Мне 33 года, я буду полезным человеком для советского государства. <…> Ведь я не убийца, не шпион, не бандит. Сейчас прояснился ум у меня, я хочу жить и вместе с советскими людьми строить коммунизм. <…> Очень прошу помиловать меня».
Просьбы эффекта не возымели. Со второго суда процесс стал носить характер показательного. Заключительное заседание освещалось в прессе с беспрецедентным масштабом. Рабочие ленинградского «Металлиста», как и другие жители страны, надолго запомнили фамилии «тунеядцев» и «отщепенцев», мешавших СССР строить коммунизм.
Про первых фарцовщиках и валютчиков в СССР
В конце 1950-х годов в СССР потянулся набирающий силу поток туристов. Советских граждан стали понемногу выпускать за границу. Это, правда, касалось только самых благонадежных, да и разрешались поездки лишь в дружественные страны типа Болгарии. В исключительных случаях или по государственному делу советского человека после соответствующей проверки могли выпустить и в капстрану.
Это было время вступления СССР в различные международные организации, что в разы увеличило число наших спортсменов, ученых и деятелей искусств, побывавших «за бугром». А в Москве и других крупных городах появились иностранные студенты, специалисты и просто туристы.
Особенно яркое впечатление произвел на советских людей фестиваль молодежи и студентов, состоявшийся в Москве в 1957 году.
После него железный занавес, за которым находилась наша страна, как будто слегка приподнялся.
Это было не слишком мудро со стороны советского руководства. Не станем умалять достижений СССР в различных областях, которыми можно было похвастаться, но... Качество жизни советского народа было значительно ниже мировых образцов. В основном Хрущев и его окружение кормили жителей Страны Советов обещаниями построить к 1980 году коммунизм.
А тут - иностранцы в яркой и удобной одежде, улыбающиеся и беззаботные. Разнообразный парфюм вместо «Красной Москвы», изысканные сигареты вместо «Беломора», джинсы, разные симпатичные и такие желанные мелочи...
Вместе с гостями из-за рубежа к нам проникали пластинки с модной музыкой, журналы мод и рассказы о том, как живут за границей. Рассказы эти подтверждались впечатлениями тех, кто имел возможность хоть раз выехать из страны. Яхты, виллы, диковинные автомобили, шикарные рестораны: все это было доступно там и почти недостижимо здесь.
«Бегунки», «короли» и «Плешка»
И тут за дело взялись предприимчивые москвичи: Ян Рокотов, Дмитрий Яковлев и Владислав Файбишенко. Они принялись обеспечивать состоятельных модников и модниц западными предметами быта и достижениями капиталистической культуры, а иностранцев - советскими рублями по курсу, гораздо выше госбанковского.
Вырученная валюта втридорога продавалась советским гражданам, получившим разрешение съездить за рубеж, или оседала в карманах предпринимателей.
Они предпочитали оставаться в тени: координировать, руководить, давать указания. «В поле» работали «рысаки», или «бегунки». Эти представители низшей касты самодеятельных предпринимателей скупали у иностранцев мелочовку: небольшие суммы в валюте, парфюм, сигареты, пластинки, журналы, жвачку, аксессуары, иногда пару джинсов.
Дальше добыча уходила к «шефам», каждый из которых курировал до десятка «бегунков». Если намечалась более крупная сделка, в дело вступали именно «шефы». Они уже располагали средствами, чтобы купить сотню-другую долларов или три-четыре пары джинсов. Они сдавали добытое «купцам», которые лично имели дело только с очень крупными клиентами.
Выше них стояли «короли». Они сводили дебет с кредитом, планировали операции, распределяли добытую валюту и напрямую контактировали с верхушкой пирамиды - Файбишенко, Яковлевым и Рокотовым, или, как их называли, Владиком, Дим Димычем и Косым.
Это занятие со временем получило название «фарцовка» - от искаженного английского for sale (на продажу). Излюбленным местом контактов с иностранцами в Москве был отрезок улицы Горького от Пушкинской площади до гостиницы «Националь», получивший название «Плешка».
Все три подпольных предпринимателя стали заметными фигурами в криминальном мире и жили на широкую ногу. Вскоре Рокотов стал играть по-крупному: скупал у арабских студентов и курсантов золото в слитках и монетах и перепродавал отечественным цеховикам, взяточникам и просто богатым людям, которые желали хранить сбережения в чем-то более солидном, нежели советский рубль.
Начальственный гнев
Рокотов быстро подмял под себя черный золото-валютный рынок столицы. Конкурентов он просто сдавал ОБХСС, где числился осведомителем. Иногда подбрасывал и кого-то из своих наименее ценных «бегунков». За это ему многое прощалось, хотя вся Москва знала, у кого можно достать доллары, все видели его кутежи в «Арагви», обсуждали то, что он живет с бывшей любовницей Берии и даже купил ей огромную квартиру.
Рокотов готов был приступить к главному делу в своей теневой карьере. Он предложил одному из банков ФРГ следующую махинацию. На определенный счет кладется требуемая сумма в марках для советского гражданина, выезжающего за рубеж.
Там он снимает ее, но перед поездкой сдает «фирме» Рокотова рубли по подпольному курсу. Эти рубли по заранее оговоренной цене в СССР получает иностранец, положивший оговоренную сумму на счет того самого банка.
В 1959 году вышел скандал. Американские коммунисты, приехавшие в Москву, пожаловались Микояну, что на улице их осаждают какие-то жулики, которые требуют продать валюту или джинсы. И это был далеко не первый сигнал. Но МВД оказалось бессильным перед схемами Рокотова и его навыками конспирации.
Вскоре история дошла до Хрущева. В 1961 году он был в Восточном Берлине, еще не восстановленном после войны. Там царил голод и процветал черный рынок, на котором можно было достать все, в то время как в магазинах не было ничего.
При этом торговля шла и с Западным Берлином, невзирая ни на какую идеологию. Хрущев попытался сделать выговор немецким товарищам, но в ответ услышал, что такой черной биржи, как в Москве, нет нигде в мире. Генсек пришел в ярость.
Вернувшись в Москву, Хрущев затребовал все дела по фарцовщикам и валютчикам. По его приказу за дело взялся КГБ. Одновременно развернулась кампания по борьбе с фарцовщиками, но Хрущёву нужен был громкий, показательный процесс. На пленуме ЦК он зачитал «письмо» рабочих Ленинградского металлического завода, «возмущённых мягкостью приговора» к тому времени отбывающим 8-годичный срок наказания Рокотову, Файбишенко и Яковлеву.
Обратная сила
Чекисты, не обращая внимания на рядовых фарцовщиков, охотились на «купцов» и «королей». Через них была вскрыта вся цепочка. Очень скоро под арестом оказались Файбишенко и Яковлев. Второй стал сразу сотрудничать со следствием в обмен на обещанное снисхождение при определении наказания.
Дольше всех водил сыщиков за нос Рокотов. Его несколько месяцев не удавалось взять с поличным. Он постоянно перепрятывал накопленные богатства, а однажды, словно издеваясь, подсунул оперативникам вместо валюты чемодан с пачкой газет, мочалкой и куском мыла.
Но в конце концов Рокотова арестовали у камеры хранения, где он забирал свой «кризисный чемодан», в котором оказалось 347 000 рублей, 12,5 килограмма золота и валюты на 2,5 миллиона рублей. У Файбишенко изъяли около 550 000 рублей, 150 фунтов и несколько царских золотых монет. У Яковлева сбережений и вовсе не нашли, все деньги он тратил на антиквариат.
Второй суд
Задержанные спокойно давали показания и не особенно переживали об изъятом (при обысках нашли явно не все). По закону им грозило от трех до восьми лет. Но тут Хрущева пригласили в КГБ на импровизированную выставку изъятого.Он спросил, сколько дадут. Ему ответили, сколько положено по закону. Хрущев побагровел.
Он пригрозил Генеральному прокурору СССР Руденко: «Не думайте, что ваша должность пожизненна!» (Руденко впоследствии стал единственным генпрокурором СССР, занимавшим должность до смерти). Буквально тут же был подписан указ об усилении ответственности за незаконные валютные операции - теперь по этой статье полагалось до 15 лет.
Но Рокотов, Яковлев и Файбишенко были арестованы до «усиления», и Мосгорсуд приговорил их к восьми годам - максимально возможному сроку. Генсек был в бешенстве.
- За такие приговоры нужно судить судей, - заявил Хрущев на одном из митингов. Председатель Мосгорсуда Громов, попытавшийся объяснить Никите Сергеевичу, что закон обратной силы не имеет, был отправлен в отставку.
Третий суд
По ходатайству Генеральной прокуратуры приговор был пересмотрен, и теперь все трое получили по 15 лет. Но Хрущев продолжал давить на суд. Закон вновь был изменен, уже после пересмотра решения. Состоялся новый суд. Всех троих приговорили к расстрелу.
Хотя за Рокотова просил его знаменитый дед-ленинец, а за Яковлева председатель КГБ Шелепин, обещавший в свое время арестованному смягчение приговора в обмен на показания. Было отклонено даже официальное обращение КГБ, и через несколько дней приговор привели в исполнение в Бутырской тюрьме.
На третьем суде Рокотов якобы сказал:
- Прошу суд обратить внимание, что джинсы - это Levi’s. Все остальное - просто штаны.
Он уже понимал, что его ждет смертный приговор.
В наше время джинсы продаются в любом магазине, а валюту можно продать и купить даже без предъявления паспорта. Но 50 лет назад система не могла простить людям чрезмерной предприимчивости.
Когда в 1961 году я узнал из газетного фельетона о суде над Яном Рокотовым , выглядевшим под пером журналиста страшным злодеем, и о смертном приговоре, вынесенном ему за валютные спекуляции, я невольно вспомнил хрупкую фигурку в грязной, рваной телогрейке, представшую перед нами однажды в зимнюю пору в лагерном бараке. Разумеется, о прошлой горькой судьбе Рокотова в фельетоне ничего не говорилось.
Это был невысокого роста худенький юноша, казавшийся значительно моложе своих лет. За годы работы на лесоповале в режимной бригаде, где его систематически избивали за невыполнение нормы (которую, к слову сказать, редко кто выполнял), он на время утратил способность сознательно воспринимать действительность. Потеря памяти у Яна была столь велика, что, когда к нему подошел мой сосед по нарам, ленинградский инженер, Василий Степанович Дрокин, совсем незадолго до того находившийся с Яном на одном ОЛПе и работавший с ним в одной бригаде, Ян не сумел его вспомнить.
История Яна Рокотова поначалу мало чем отличалась от десятков тысяч подобных. Отец его, Тимофей Рокотов, в прошлом главный редактор журнала «Интернациональная литература», аналога нынешней «Иностранной литературы», еще до войны был арестован и расстрелян. В то время Ян был ребенком, а после войны он, студент юридического факультета, «дозрел» до того, чтобы на него обратили внимание, и был, в свою очередь, арестован. Во время ареста живой, энергичный и предприимчивый юноша сумел вылезти через маленькое окошко туалета на улицу и бежать. Если только рассказ Яна достоверен, сразу же после побега он явился в дом к следователю Шейнину, жена которого приходилась ему родственницей, и тот, ругая Яна последними словами, снабдил его деньгами и велел больше у него не появляться.
Много месяцев оперативники КГБ старались ликвидировать свой «прокол» и разыскать молодого беглеца, пока не нашли его где-то на юге страны. Ян получил восемь лет по 58-й статье, к которой ему добавили статью «за побег из места заключения», хотя в момент ареста он еще не был осужден и бежал из собственного дома. Вторая статья существенно ухудшила его положение в лагере. Вместе с бандитами и рецидивистами он был помещен в режимную бригаду, которую гоняли на лесоповал под специальным усиленным конвоем. Бригаду возглавлял некий Кацадзе, «ссучившийся» уголовник, мучивший и избивавший заключенных при попустительстве и даже сочувствии охраны.
К тому времени, когда Ян появился в нашем бараке, он отсидел уже значительную часть срока, с него были сняты режимные ограничения, и он был переведен в нашу зону. Молодые жизненные силы Яна взяли свое, и через несколько месяцев его психическое состояние полностью восстановилось. Он даже сумел как-то «приспособиться» к лагерным условиям, устроился работать на подсобную площадку и, когда, уже после смерти Сталина, дело его было пересмотрено, покидал лагерь с большим, набитым «имуществом» чемоданом, в новеньком, неизвестно где сшитом костюме.
— Освобождаюсь вчистую, с полной реабилитацией! — с торжеством прокричал он мне, стоя на вахте, уже за пределами зоны, и помахивая реабилитационной справкой.
— Сколько же тебе пришлось зря просидеть? — спросил я,
— Около семи,— ответил Ян уже другим, несколько упавшим голосом. Мой вопрос, видимо, заставил его спуститься с неба на землю и «спугнул»охватившую его было эйфорию.
Тюрьма и лагерь действуют на неустойчивые в моральном отношении натуры деморализующе, особенно если человек попадает в заключение молодым, с еще не сложившимися убеждениями и этическими нормами. Негативный опыт лагерной жизни среди воров, бандитов, убийц и насильников чаще всего способствует выработке «приблатненной» психологии и морали. Выйдя на волю, Ян восстановился на втором курсе института, но после своего лагерного опыта вписаться в рутинную жизнь советского студенчества и учиться, как прежде, уже не смог. Ему захотелось после страшных лагерных лет пожить «на всю катушку», а учеба в институте и грошовая стипендия давали слишком мало возможностей и «сладкой жизни» отнюдь не обеспечивали. Предприимчивый Ян искал путей для удовлетворения «возросших потребностей». Когда такие пути нашлись, Ян бросил институт и занялся подпольным промыслом. В этом ему помогали еще несколько человек из числа бывших заключенных нашего лагеря, которые в свое время также сидели по 58-й статье и были реабилитированы, но в лагере прониклись уголовным взглядом на мир и жизнь.
Я толком не знаю, в чем состоял «бизнес» Яна, но, по доходившим до меня слухам, суть дела заключалась в том, что Ян сумел войти в контакт с каким-то западногерманским банком. Внося в этот банк марки, приезжавшие в СССР иностранцы получали от Яна советские деньги по выгодному курсу, и, напротив, выезжавшие за границу советские люди, выдав Яну советские деньги, получали за границей соответствующую сумму в валюте. Одна моя бывшая солагерница шепотом рассказывала мне, что обороты Яна достигали многих десятков тысяч рублей. Ходили слухи о его легендарном богатстве, каких-то немыслимых кутежах в московских и ленинградских ресторанах и о любовных связях с красотками полууголовного и артистического миров.
Самое любопытное, что, вопреки слухам, Ян не производил в это время впечатление преуспевающего дельца. Я трижды случайно встречал Яна на улице, и он всегда казался мне скромным и небогатым человеком.
Первая моя встреча с Яном произошла сразу же после моего освобождения. Ян тогда восстановился на факультете и жаловался, что не находит общего языка с сокурсниками, потому что старше их почти на десять лет, и что стипендии ему на жизнь не хватает.
Вторая наша встреча состоялась, видимо, в начале предпринимательской деятельности Яна. Он не хвастался особенно своими финансовыми возможностями, но из разговора я понял, что он ни в чем не нуждается.
— Я бросил институт,— сказал он,— поздно мне, старику, сидеть за одной партой с не знающими жизни юнцами. Наш институт ведь особенный, там полно детей разных шишек. На черта мне сдалась эта специальность юриста. Я и так про нашу юриспруденцию все знаю, испытал ее милости на собственной шкуре! Сидеть юрисконсультом в конторе или адвокатствовать! Ну их к бесу!
Третья и самая удивительная встреча произошла у нас в Центральном универмаге. Это было незадолго до ареста Яна, когда я от солагерников слышал о его баснословном богатстве. Ян держал в руках небольшой сверток.
— Вот купил пару немецкого теплого белья, советую и вам это сделать. Белье хорошее,— сказал он.
Ничто не выдавало в нем «подпольного миллионера». Он был скромен и немного грустен, возможно, предвидел свою судьбу. Он торопился куда-то на концерт, и мы быстро расстались.
Появление в газетах фельетонов о Яне было для меня полной неожиданностью. В них Ян рисовался как некая «демоническая» личность, крупный валютчик и спекулянт и даже неотразимый Дон Жуан, совратитель многих женщин, вроде «Синей бороды». Все это как-то сильно не вязалось с его обликом. Ходили слухи, что он стал жертвой какой-то интриги в борьбе различных отделов специальных служб, работники одного из которых, занимавшиеся расследованием крупных валютных спекуляций, пытались сделать карьеру на этом деле и умышленно раздували его масштабы. Так это или не так, я не знаю, но Ян, несомненно, оказался жертвой какой-то закулисной игры.
Может быть, при иных условиях недюжинная энергия Яна ушла бы не в «черный бизнес», а в общественно полезную деятельность. Из него вышел бы выдающийся экономист-практик, какой-либо преуспевающий банкир или менеджер крупного торгового предприятия. Но этого не случилось. Смертный приговор, вынесенный Яну в 1961 году по прямому приказанию Н. С. Хрущева, был вопиющим нарушением всяческих законов, человеческих и божеских, равно как и общепринятых норм юридической практики. На первом процессе Ян был осужден на пятнадцать лет заключения. Однако, несмотря на то, что закон не может иметь обратной силы, Хрущев не только распорядился внести соответствующее изменение в Уголовный кодекс, установив смертную казнь за валютную контрабанду, но и пересмотреть дело Рокотова, чтобы приговорить его к смертной казни.
Наш общий солагерник, ныне покойный журналист Э., присутствовал на вторичном процессе Рокотова. Он мне рассказывал, что Ян, понимавший, что ему не избежать смертного приговора, вел себя мужественно и даже дерзко, вступал в пререкания с судьей и прокурором и отвергал выдвигаемые против него обвинения.
— Они меня все равно расстреляют, они без казней не могут,— сказал он подошедшему во время перерыва к скамье подсудимых журналисту,— но хоть года два я пожил как человек, а не как «тварь дрожащая»!
Видно, Ян знал классику!
Валютные комбинации Яна были столь умело продуманы и настолько эффективны, что ходили слухи, будто в Западной Германии ему была присуждена премия за лучшую финансовую сделку последних десятилетий, а один из городов сделал его своим почетным гражданином. Если это даже легенда, то она сама по себе свидетельствует о той дани уважения, которое его финансовые способности вызывали в деловых кругах.
Во время процесса прокурор и судья умалчивали о том, что обвиняемый еще в ранней юности был безвинно репрессирован, просидел в тюрьме и в лагере около семи лет, после чего освобожден и реабилитирован в связи с отсутствием состава преступления. Об этом сообщил суду сам Рокотов, но ни судья, ни народные заседатели не пожелали обратить на это внимание. Карательные органы легко прощали себе свои преступления, ссылаясь на то, что незаконные аресты производились «во время культа личности», а они к этому вовсе непричастны. Никто не вспомнил о том, что государственная система, лишив его родителей и ни за что ни про что швырнув юношей в уголовный мир, несет изрядную долю ответственности за его преступления и судьбу.
А я и поныне частенько вспоминаю мое первое впечатление от Яна — худенькую фигурку стоявшего посреди барака, затравленного и исподлобья смотревшего вокруг себя маленького человека.
Фильштинский И. М. Ян Рокотов // Воля: Журнал узников тоталит. систем. - 1993. - № 1. - С. 54 - 56.
В 1961 году первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв ездил в Берлин (ГДР), где во время встречи с немецким представителем ему заявили, что такого страшного чёрного рынка, как в Москве, нет нигде в мире. Это была публичная пощечина всему социализму.
Вернувшись в Москву, Хрущев потребовал провести показательный процесс. За основу было взято «Дело Рокотова — Файбишенко». Ян Рокотов и Владислав Файбишенко были показательно расстреляны за спекуляцию, в том числе "жипсами", как было отражено в материалах дела. Торговля джинсами фигурировала, как один из пунктов обвинения и в своем последнем слове они сказали: "И все-таки лучшая одежда — это джинсы!". Во время процесса прокурор и судья умалчивали о том, что Рокотов еще в ранней юности был безвинно репрессирован, просидел в тюрьме и в лагере около семи лет, после чего освобожден и реабилитирован в связи с отсутствием состава преступления. Об этом сообщил суду сам Рокотов, но ни судья, ни народные заседатели не пожелали обратить на это внимание. Карательные органы легко прощали себе свои преступления, ссылаясь на то, что незаконные аресты производились «во время культа личности», а они к этому вовсе непричастны.
Хотя по закону им полагалось не более 8 лет колонии, но лично Хрущёв добился для известных фарцовщиков смертной казни. Подсудимые до конца не верили в реальность происходившего с ними. В спешном порядке был принят указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил валютных операций» и после третьего пересмотра дела их приговорили к расстрелу по закону, принятому после совершения деяния. Все кассационные жалобы были отклонены, и приговор был приведен в исполнение в Бутырской тюрьме.
В сентябре 1977 года Андрей Дмитриевич Сахаров обратился с письмом:
…"Я особо хочу обратить ваше внимание на то, что в СССР смертная казнь назначается за многие преступления, никак не связанные с покушением на человеческую жизнь. Многим памятно, например, дело Рокотова и Файбишенко, обвиненных в 1961 году в подпольной торговле драгоценностями и незаконных валютных операциях. Президиум Верховного Совета принял тогда закон, предусматривающий смертную казнь за крупные имущественные преступления, когда они уже были присуждены к тюремному заключению. Состоялся новый суд, и задним числом — что нарушает важнейший юридический принцип — их приговорили к смерти. А затем по этому и аналогичным законам были осуждены многие, в частности за частнопредпринимательскую деятельность, за организацию артелей и т. п. В 1962 году был расстрелян старик, изготовивший несколько фальшивых монет и зарывший их во дворе".
Прочитано на симпозиуме, организованном Международной амнистией в декабре 1977 года.
В 2013 году практически спустя пятьдесят лет после событий расстрела 1961 года в Нью Йорке (США) эмигрантами из разных стран мира, в том числе и бывшего СССР, была основана компания Rokotov & Fainberg по производству джинсов. Примечательно название линии моделей, они подразделяются по цифрам, стартовая классического пошива модель носит номер 88, это номер статьи Уголовного кодекса РСФСР 1960 года «Нарушение правил о валютных операциях». За три последних года правления Хрущева за экономические преступления было расстреляно около 5 тысяч человек. Статья 88 Уголовного кодекса РСФСР 1960 года «Нарушение правил о валютных операциях» была отменена лишь в 1994 году.
Ровно полвека назад, в июле 1961 года, завершилось одно из самых громких расстрельных уголовных дел эпохи правления Хрущева
Главными фигурантами дела были - 33-летний Ян Рокотов (на фото), человек без определенных занятий или, как раньше говорили, тунеядец, а также его ровесник, Дмитрий Яковлев, аспирант Плехановского института и 24-летний студент Владислав Файбишенко. Но были ли они главными персонажами всего московского черного рынка? Этот вопрос навсегда остался без ответа.
Черный рынок располагался на «плешке» - так на блатном жаргоне называлось пространство от Пушкинской площади до гостиниц «Националь» и «Москва». По ней с утра до ночи сновали «бегунки» и рысаки», скупавшие, в основном у иностранцев, валюту, золотые монеты и прочие ценности. Дальше товар шел по цепочке - «шефам», от них - к «купцам». Среди последних и было упомянутое трио. Они перепродавали ценности, «наваривая» солидные проценты.
Дело было выгодным, но опасным: над молодыми людьми камнем, в любую секунду готовым свалиться на грешные головы, «висела» тяжкая, но тогда еще не расстрельная 88-я статья советского уголовного кодекса.
«Деньги просто рекою текли» - это про них. Ловчили не только с чужими, но и облапошивали своих.
Однажды, когда подельнику срочно понадобились «лошадки» - фунты стерлингов, Рокотов вызвался помочь. Взял у него сумку, набитую рублями и тут же под окнами, на глазах у «коллег» разыграл спектакль. К нему бросились двое, заломили руки и усадили в машину. Видевший все это покупатель мгновенно исчез, а «оперативниками» оказались приятели Рокотова, с которыми он поделился добычей.
Как-то компаньоны сделали «динамо» старому валютчику, который уже худо видел, дурно слышал, но из «дела» не уходил. Бросили наживку: мол, один араб – загримировали, конечно, своего - хочет продать несколько сотен золотых монет. Жадный старик клюнул, но вместо сокровищ получил от «иностранца»… аккуратные кружочки из свинца. И, разумеется, лишился внушительной суммы.
Пожалуй, самой колоритной фигурой в этом трио был Рокотов. Но и самая загадочной – биография его рваная, склеенная из клочков фактов и домыслов, разбитая многоточиями и обрамленная вопросами. Что быль, что небыль - неведомо. Кстати, в недавнем документальном фильме «Короли без капусты» можно отыскать штрихи к портрету Рокотова…
У него была «мощная» фамилия - Рокотов, полное противоречие облику. Худощавый, невысокий, с застывшей в одном глазу - второй потерял в детстве - настороженностью. И выглядел опытнее, старше своего возраста.
А имя ему было «впору» - мягкое, задумчивое. Казалось, что Ян и впрямь все время находится в поиске. Но бурный поток его мыслей всегда выплескивался за границы дозволенного законом.
За несколько лет Рокотов изрядно, причем не только по советским меркам, разбогател, но куда с этим добром деться, не знал. Только мечтать не возбранялось. И в рестораны регулярно захаживать: самым любимым был «Арагви», где он слыл завсегдатаем и знатоком хорошей кухни. В метро не толкался, ездил на такси, хотя средства позволяли заказывать самолет.
Жил Ян - скромнее не придумаешь: делил тесную комнатушку в коммуналке на Божедомке с теткой-инвалидом. Хотя мог кооперативную квартиру - и не одну - легко построить.
Кстати, когда Рокотова арестовали, у него изъяли – с ума сойти! - 344 тысячи рублей, 1524 золотые монеты и… Следователи оценили все его состояние в полтора миллиона долларов.
Держать такие сокровища дома он боялся. Угрюмо озираясь, таскал «золотой» чемодан по всей Москве - из дома в дом, от приятелей к любовницам. Уже не отпускала, скреблась мыслишка: либо продадут, либо предадут. Да и был Ян уже «под колпаком», ощущая слежку всем своим нутром, к которому намертво прилип страх. Просыпался ночью, прислушиваясь к шагам на лестнице и ожидая протяжного, требовательного звонка в дверь…
Из письма отца Рокотова Хрущеву:
«...Суд осудил Рокотова за тяжесть совершенного им преступления не по той статье Уголовного кодекса, которая действовала во время совершения им преступления, дав ему самый большой срок наказания — 15 лет по статье, которая вышла после того, когда Рокотов был арестован. Таким образом, к нему уже был применен закон обратной силы…
При создавшейся угрозе применения смертной казни Рокотову, я обязан обратиться к Вам и верю, и надеюсь в возможность предотвратить расстрел, принимая во внимание:
1. Рокотов не закоренелый преступник, преступление им совершено впервые.
2. Во время следствия и суда он чистосердечно признался и раскаялся, осознал свою преступную деятельность и благодаря его искренним показаниям помог следствию и суду раскрыть и других участников преступления, что он не воспользовался деньгами, как другие преступники, и не имел ни машины, ни дачи, не пьянствовал, жил в захудалой комнатушке.
Поэтому я как отец, оставшийся на старости лет без двух ног, прошу учесть вышеизложенные смягчающие вину обстоятельства…
Не дайте совершиться беде несправедливого и незаконного применения смертной казни».
В круг знакомых Рокотова входили, разумеется, и женщины. Между прочим, его подругой была бывшая любовница Берии, которой Ян, по слухам купил квартиру в центре Москвы.
Неведомо, вспоминали ли они – мельком ли, подробно – зловещего покойника. Впрочем, наверняка… Рокотову, возможно, льстило, что главный тюремщик Союза уже истлел в могиле, а он, недавний зэк, делит постель с его женщиной.
Говорят, что она после Яна опасалась новых знакомств: было два любовника, обоих расстреляли…
Да, Рокотов уже сидел. За что? Он рассказывал о том времени нехотя: учился на юридическом факультете университета и на него – отчего-то обратили внимание. Понятно, кто и откуда…
За ним пришли, но Ян каким-то образом от нежданных визитеров сумел улизнуть. И пришел просить помощи у известного следователя и писателя Льва Шейнина. Он, если верить Рокотову, был женат на его родственнице. Понятно, что хозяин дома гостю был, мягко говоря, не рад. Но денег дал и выставил за дверь.
Несколько месяцев беглец скрывался, но его, в конце концов, настигли. Суд приговорил его по печально известной 58-й статье к восьми годам.
Лагерная жизнь основательно поломала Яна – был он худ, слаб, на лесоповале план не выполнял, за что был не раз жестоко бит – и охранниками, и своими же товарищами. Вышел на свободу, как миллионы таких же бедолаг: умер товарищ Сталин.
Рокотов вернулся в Москву, восстановился в университете. Но прежнюю, разбитую вдребезги жизнь склеивать не стал, а начал новую - ту самую, что привела к гибели.
Из письма в ЦК КПСС:
«…Мы, простые советские люди, сотрудники Московского завода приборов, убедительно просим вас быть беспощадными к этим отбросам, жалким подонкам и негодяям, гадкие души которых пусты, а они набрались наглости и перестали уважать советский строй.
Они хуже предателей, они давно уже трупы, и мы просим вас, чтобы таким же другим неповадно было, приговорить всю эту преступную шайку к высшей мере наказания - расстрелу, чтобы не поганили они впредь неподкупную репутацию честных советских людей, не дышали с нами одним воздухом и не смели называться гражданами СССР…»
…Сто раз перепрятывал он свой проклятый чемодан и, в конце концов, на нем погорел. Пришел в камеру хранения на Ярославском вокзале. Привычно огляделся – вроде все ничего подозрительного.
Сунул квитанцию кладовщику. И тут рядом возник суетливый мужик: «Можно у вас лыжи оставить до вечера? Буквально на несколько часов…» Ян еще успел подумать: «Чудак какой-то. И куда он тащит эти деревяшки летом…»
А кладовщик уже тащил его чемодан. Ян взял его и тут же почувствовал на себе железную хватку «лыжника». Попытался освободиться, закричал, что это не его вещи…
Рокотову, по заверению следователя, «светило» по 88-й статье лет пять, не больше. По закону, кстати, давали до восьми. Следователь добавил, подмигнув: «Если еще примерно будете себя вести, Ян Тимофеевич, то годика через три освободитесь по УДО…»
Говорили даже, будто (прямо как в известном фильме: «Есть подозрения, мил человек, что ты стукачок…») Рокотов служил осведомителем. И вправе был надеяться на снисхождение. Потому и ловчить ему давали, но до определенных пределов, а он их, в запальчивости, переступил.
Яна пытались «отмазать», но против кремлевского «лома» не было приема. Но об этом потом…
«После ареста Рокотова и его подельников появились статьи о безумных кутежах Яна Косого, об актрисах и манекенщицах, которых он содержал, о шикарных квартирах и дачах, - писал в книге «Криминальная Москва» писатель Эдуард Хруцкий. - Могу сразу сказать - все это туфта. Его арестовали в том же самом сером костюме, и на суде он был в нем.
На суде Ян выглядел спокойным. Думаю, то, что нашли у него в тайнике, было далеко не все. Он охотно давал показания, понимая, что с судом ссориться не надо...»
Но однажды Рокотову, уже расслабленному и обмякшему в предчувствии нового срока, привиделся жуткий сон: вокруг мелькали какие-то тени и его в полном мраке куда-то волокли. Проснувшись, он мелко задрожал, хотя причин для паники вроде не было.
Делами Рокотова, Файбишенко и Яковлева, к их несчастью, неожиданно заинтересовался сам хозяин Кремля.
На пресс-конференции в Западном Берлине Хрущев, по привычке отчего-то распаляясь, назвал город «грязным болотом спекуляции». Кто-то в ответ огрызнулся: «Да такого черного рынка, как в вашей Москве, во всем мире нет!»
Никита Сергеевич мигом побагровел. Вернувшись в Москву, он затребовал к себе все крупные дела по валюте. Листая, хмурился. Тут-то и наткнулся Никита Сергеевич на историю похождений известной троицы.
«Сколько им дадут?» - хмуро спросил он ответственного работника КГБ и напрягся, готовясь к очередному негодующему окрику…
Незадолго до этого Указ Президиума Верховного Совета СССР ужесточил наказание за незаконные валютные операции – до 15 лет. Но валютчиков взяли, когда больше восьми дать им не могли. Как известно, во всем мире принято судить по тем законам, которые существуют во время совершения преступления. Это правило действует со времен римского права. То есть, закон не имеет обратной силы.
Знал ли об этом советский руководитель? Может, не знал, но и знать не желал.
«Всего восемь? - зло изумился Хрущев. – Такой срок за подрыв советской экономики? Да за него самих судей судить надо!»
И выкрикнул назидательно: «Наказать примерно, по всей строгости!»
Мосгорсуд приговорил Рокотова и Файбишенко к пятнадцати годам заключения. Но тут же пошли разговоры, что и этого мало…
На партийном пленуме Хрущев опять кричал. Генеральный прокурор СССР Руденко покрывался красными пятнами. Председатель Верховного суда Горкин, наоборот, был белый, как чистый лист еще не заполненного приговора.
Было назначено новое судебное разбирательство. К нему подоспел новенький Указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях». В него была вписана «высшая мера» - специально для подсудимых.
На втором суде Рокотов держался независимо, часто вступал в споры с прокурором и судьями. Хотя, конечно, понимал, что участь его практически решена. «Они все равно меня расстреляют», - улыбнулся Ян серыми, пересохшими губами журналисту, который во время перерыва подошел к скамье подсудимых.
Из письма Рокотова Хрущеву:
«…Я приговорен к расстрелу. Преступление мое заключается в том, что я спекулировал иностранной валютой и золотыми монетами. Ко мне два раза применяли обратную силу закона... Я очень прошу Вас сохранить мне жизнь. Во многом я заблуждался. Сейчас я переродился и совершенно другой человек… Ведь я не убийца, не шпион, не бандит. Сейчас у меня прояснился ум, я хочу жить и вместе с советскими людьми строить коммунизм…».
Из письма ФайбишенкоХрущеву:
«Дорогой Никита Сергеевич! Меня к Вам не пустили, мои письма до вас не дошли... Неужели расстрел юноши 24 лет, осознавшего свое преступление и искренне желающего исправиться, более гуманный акт, чем то, что из него в будущем будет настоящий человек, если оставить ему жизнь?»
Старый лагерник Варлам Шаламов в те дни записал в дневнике: «Московские валютчики держались с большим достоинством, чем троцкисты в тридцатые годы». Файбишенко, который тоже не питал иллюзий, вообще отказался от адвоката: «И меня не спасете, и себе жизнь испортите».
Был еще один слух - почти невероятный. Когда жизнь его уже догорала – приговор зачитан, письмо Хрущеву осталось без ответа, - к Рокотову в камеру Бутырки вошел какой-то важный милицейский чин. Он был понурый и прятал глаза: пришел извиняться…
Ян безразлично кивнул и попросил напоследок прокатить его по Москве. И важный чин выполнил эту просьбу!
Из газеты «Правда»:
«18 - 19 июля Верховный суд РСФСР... рассмотрел в открытом судебном заседании уголовное дело по обвинению Рокотова Я.Т. и Файбишенко В.П. в спекуляции валютой в особо крупных размерах... Как установлено судом, Рокотов скупил и перепродал валюты и золотых монет на сумму свыше 12 миллионов рублей, а Файбишенко скупил и перепродал валюты на общую сумму около 1 миллиона рублей (в старых денежных знаках)...
Учитывая, что Рокотов и Файбишенко совершили тяжкое государственное преступление, Верховный суд РСФСР на основании второй части статьи 25 Закона о государственных преступлениях приговорил Рокотова и Файбишенко к смертной казни - расстрелу с конфискацией всех изъятых ценностей и имущества…»
Позже та же участь постигла Яковлева, хотя он, тоже по слухам, работал на органы.
…Рокотов слишком рано родился – в хрущевское ветреное, но еще резко отдававшее сталинским страхом, время. Тогда Ян был валютчик, фарцовщик – преступник.
Сейчас он бы не сидел в камере, а улыбался в камеру, дельно рассуждал и давал умные советы. Журналисты строились бы в очередь, чтобы взять интервью у Яна Тимофеевича Рокотова – благообразного, аккуратного старичка-миллиардера. Или, по-современному, олигарха.
Говорят, Хрущев на склоне жизни, заметно подобрел. Многих вспоминал, о содеянном жалел. Мол, сейчас такого бы точно не допустил. Устроил бы все по справедливости.
И кто знает, может, тогда он вспомнил и Рокотова, и двух его товарищей по несчастью?
Специально для Столетия