Интервью начальника департамента стратегического планирования «Газпром нефти» Сергея Вакуленко

Что бы ни говорили об альтернативных источниках энергии, спрос на российские нефть и газ сохранится (по мировым меркам они весьма дешевы в производстве). Но они могут перестать быть источниками сверхдоходов и стать аналогом других производственных отраслей, считает Сергей Вакуленко, руководитель Департамента стратегического планирования ОАО «Газпром нефть»

Публикация подготовлена в рамках

Если говорить о будущем России через 20 лет, не говорить об энергетике невозможно. Нефть и газ – это около 80% российского экспорта, около половины доходов бюджета и около четверти ВНП. А ведь к этому еще стоит прибавить, например, производство азотных удобрений и другие энергоемкие производства, экспортирующие фактически, те же нефть и газ, просто в немного переработанной форме с относительно малой добавленной стоимостью.

В последние годы много говорится о революции в энергетике, которая способна резко подорвать и позиции российского энергоэкспорта в мире, и доходы страны. Как в таких случаях бывает, наряду с истинной информацией и разумными интерпретациями в новостное и аналитическиое поле попадает множество мифов.

На энергетическом рынке сейчас наблюдается несколько трендов, ключевых же четыре:

• рост добычи углеводородов из низкопроницаемых пород
• появление большого количества СПГ на мировом рынке
• быстрое развитие ветровой и солнечной энергетики, озабоченность изменением климата
• электрификация транспорта

Это далеко не первый подобный эпизод в истории мирового энергорынка. В 1970-1980 годы технология морской добычи создала двух крупных конкурентов ближневосточной нефти – Мексиканский залив и Северное море. Тогда же в электроэнергетике мазут для топки заменяли природным газом, произошла модернизация автотранспорта, резко снизившая средний расход топлива, в отдельную отрасль формировались энергосберегающие технологии в производстве и строительстве. С одной стороны, эти процессы были ответом на резкий скачок цен на нефть в начале 1970-х, который был вызван сначала утверждением многими нефтедобывающими странами суверенитета над своими ресурсами и обретением рыночной мощи (это позволило диктовать цену), а потом и с политической нестабильностью во многих нефтедобывающих странах и войнами. При этом революция в энергетике оказалась плодом технического прогресса на многих других фронтах. В результате обвал цен произошел в 1986-м году, когда нефтяной отрасли вне Персидского залива предрекали безрадостные перспективы на многие десятилетия. История показала, что жизнь богаче – действительно, сверхдоходы ушли из отрасли, впрочем, чтобы 15 лет спустя вернуться. Но с тех пор спрос вырос в полтора раза, а нефтяные компании ушли с верхних строчек рейтинга Forbes лишь в последние 5 лет, уступив их интернет-гигантам.

Общая закономерность в потреблении энергии такова – начиная с 19-го века, каждый год человечество использует больше топлива каждого вида чем в год до этого. Уголь мог терять свою роль в пользу нефти, а нефть в пользу газа, но только в процентном отношении, прирост спроса нивелировал всю межтопливную конкуренцию.

Технологии сланцевой добычи начали развиваться примерно за 20 лет до того, как стать мейнстримом. Трехзначные цены на нефть обеспечили высокий спрос на услуги нефтесервисных компаний, а также быстрый рост парка буровых и флотов гидроразрыва в США. И теперь, благодаря этому парку, американские компании разрабатывают огромные запасы нефти, которые были давно известны, но не считались коммерчески выгодными. В результате США резко восстанавливают свою долю на рынке нефти, развернув многолетний тренд на спад добычи. Насколько далеко может пойти рост сланцевой добычи в США – вопрос пока открытый. Большинство аналитиков сходятся, что возможно прибавить еще 2-3 миллиона баррелей в день, но потом этот уровень станет удерживать довольно трудно – сланцевые скважины быстро истощаются, соответственно, все больше заново бурящихся скважин будет идти на поддержание, а не на прирост уровня добычи. При этом, глобальный спрос сейчас вплотную подошел к отметке 100 миллионов баррелей в день и только за последний год вырос на 1,63 мбд с предполагаемым примерно таким же ростом в 2018-м году.

Парадоксально, но в этом отношении история развития американской и российской нефтяной отрасли очень похожи – в нашей стране добыча падала с 1988 по 2001 год, сократившись почти вдвое. Прогнозы тех лет предполагали, что этот спад будет уже не обратить. Однако сегодня Россия добывает столько же, сколько на пике 30-летней давности. Впечатляющий рост добычи последних 7-8 лет связан с масштабным внедрением скважин с длинными горизонтальными стволами (до 1500 метров) и многостадийным гидроразрывом (до 25 стадий). Это американский уровень примерно 5-летней давности. Эти технологии позволили ввести в разработку те участки и горизонты месторождений в Западной Сибири, которые нельзя было рентабельно разрабатывать старыми способами. Отмечу, что Россия практически не добывает из сланцевых залежей, потому что есть достаточно запасов в промежуточных категориях, и уходить на сланец, пока не выработаны более простые в разработке запасы, нет смысла. Россия сейчас обладает вторым после США парком тяжелых буровых станков и флотом установок гидроразрыва.

Вторым аспектом энергетической революции оказалось бурное развитие рынка СПГ. Долгое время рынка как такового не было – существовали жесткие связки между добывающим проектом, заводом СПГ и терминалом, на котором предполагалось принимать этот газ. Фактически, это был аналог трубы, только контрактный. И завод СПГ, и терминал, и танкеры были слишком дорогими объектами инфраструктуры, чтобы строить их спекулятивно, в расчете на спотовые продажи и покупки – инвесторам нужны были гарантии окупаемости. Со временем появилось достаточно мощностей в цепочке стоимости СПГ, чтобы эти опасения стали снижаться. Ключевым событием станет появление на рынке большого количества СПГ из США в 2019-2022 годах. На мировой рынок может выйти до 100 млрд кубометров газа , (график в млрд. кубических футов в день, коэффициент перевода в млрд м3 в год – 10.33), что сопоставимо с объемами российского экспорта в Европу.

Ситуация с этим газом такова, что крупные мировые газовые компании фактически оплатили строительство заводов, подписав контракты на обязательную оплату использования мощностей. Таким образом, реальная цена сжижения газа для них теперь составляет 0.5-1 доллара за mmBTU или 17-35 долларов за тысячу кубических метров, а еще два доллара (70 за тысячу кубометров) – это постоянные издержки, которые невозможно не понести, sunk cost на языке экономистов. В 2016 Европа импортировала 50 млрд кубометров СПГ в переводе на трубопроводный газ, а импортных мощностей есть на 160 млрд. Правда, эти мощности распределены неравномерно и сконцентрированы в основном на крайнем западе континента – трубопроводов оттуда в Германию и Центральную Европу, по которым этот газ можно было бы доставить, просто нет. И даже с учетом практически бесплатного сжижения, американский СПГ оказывается дороже, чем российский газ. Естественным рынком для американского СПГ оказывается Азия с ее растущим спросом и более высокими ценами.

Появление СПГ на рынке меняет существовавшую долгое время концепцию рынка газа как безальтернативной системы, когда решение о закупке у того или иного поставщика создавало отношения сильной взаимной зависимости и риска. СПГ не может конкурировать в Европе по цене с российским газом, но создает ему всегда доступную альтернативу. Это резко сокращает возможности России диктовать цену на газ. Но с другой стороны, это дает и сильный переговорный рычаг – всегда можно сказать, что рынок конкурентен, а Россия – отнюдь не монопольный поставщик и не определяет цену монопольно. В нынешних напряженных политических обстоятельствах это дает потенциальным покупателям определенный комфорт - решение о покупке газа становится экономическим, а не из сферы политики и безопасности.

Впрочем, сейчас основное внимание приковано не к нефти и газу, а к возобновляемой энергетике. На первый взгляд, прогресс в этой отрасли способен резко снизить, если не свести к нулю, спрос на газ и уголь в энергетической сфере, а с переходом транспорта на электричество - и на нефть.

С продолжением интервью вы можете познакомиться

Сергей Вакуленко

Окончил Московский физико-технический институт, где получил степень магистра прикладной математики. Магистра права и дипломатии Флетчерской школы права и дипломатии (совместная программа университетов Тафтс и Гарвард).

С 1998 по 2007 г. работал в компании Shell в должности экономиста, менеджера по развитию бизнеса, директора по продажам нефти, представителя акционера в СП и директора по планированию глобального подразделения по разведке и добыче на проектах в России, Казахстане, Бразилии, Японии, в штаб-квартирах в Лондоне и Гааге.

С 2008 по 2011 г. – руководитель консалтинговой практики компании IHS CERA в России.

С 2011 г. – руководитель Департамента стратегического планирования ОАО «Газпром нефть».

«Газпром нефть», четвертый по величине производитель нефти в России, имеет большие планы по добыче нефти в Арктике, и создается впечатление, что ни санкции, ни сокращения производства не могут заставить его уйти оттуда. Фактически, нефтяное подразделение Газпрома пытается стать, как сказал руководитель департамента стратегии и инноваций, «эталоном», но не в плане производства нефти. «Газпром нефть» хочет стать эталоном в таких сферах, как безопасность и эффективность, но прежде всего в технологиях.

Арктическое бурение стало одной из главных целей санкций со стороны США, которые запретили американским нефтяным компаниям и их европейским партнерам обмениваться с российскими производителями технологическими ноу-хау. Это, возможно, и замедлило прогресс «Газпром нефти» и других компаний в Арктике, но не положило конец этому. Дело в том, что российская энергетическая индустрия занималась разведкой в Арктике еще до присоединения Крыма, которое стало поводом для введения санкций.

В конце 2013 года «Газпром нефть» запустила свое первое арктическое месторождение Приразломное, а первая нефть и новая смесь ARCO на основе арктической нефти вышли на рынки в следующем году. С тех пор с этого месторождения было поставлено более 10 миллионов баррелей нефти. Промышленные запасы сырья на Приразломном оцениваются в 540 миллионов баррелей сырой нефти, а пик добычи планируют достичь в 2020 году, который составит 110 тысяч баррелей в сутки.

Вообще Арктика является главным приоритетом для «Газпром нефти»: в 2016 году там началась реализация двух новых проектов. По оценкам, на сегодняшний день Мессояха, самое северное морское месторождение нефти в России, насчитывает 470 миллионов тонн нефти и конденсата. Новопортовское содержит около 250 миллионов тонн нефти и конденсата.

Теперь, по словам руководителя департамента стратегии и инновациий Сергея Вакуленко, как цитирует Platts, «Газпром нефть» продолжала наращивать добычу на всех трех месторождениях, несмотря на сокращение производства и санкции. Фактически, Вакуленко предложил партнерам ОПЕК + рассмотреть возможность изменения квот на добычу, чтобы учесть растущий спрос и снижение глобальных запасов. Тем самым он повторил предложение министра энергетики России Александра Новака, сделанное им во время встречи партнеров в Саудовской Аравии.

Но сейчас не производство является главным приоритетом для «Газпром нефти». По словам Вакуленко, который выступал на брифинге для прессы в Лондоне, главное — это эффективность и безопасность. Похоже, в «Газпром нефти» идут большие изменения — благодаря росту цен на нефть и санкциям.

Вакуленко сказал, что благодаря повышению эффективности средняя скважина на Новопортовском месторождении дает 5 тысяч баррелей в сутки, по сравнению с 300 баррелями из средней скважины на любом месторождении в Западной Сибири. Однако, довольно сомнительно, что причина этой разницы кроется в увеличении эффективности: просто месторождения Западной Сибири разрабатываются уже давно, а в Арктике – начали совсем недавно.

Интересно, что Вакуленко не отдал должное «Газпром нефти» за самостоятельную разработку технологий. «Мы определенно считаем, что в современном мире невозможно развивать все технологии в одиночку — мир слишком сложный, и в проекте используется слишком много технологий», — сказал он, явно указывая на то, что технологическими ноу-хау, которые российские нефтяные производители могут использовать для бурения в условиях Арктики, владеют не только компании, связанные действием санкциями.

Чтобы привлечь еще больше внимания, Вакуленко добавил, что в таких условиях международное сотрудничество в сфере нефтяных технологий может быть «немного авантюрным занятием», поэтому «Газпром нефть» продолжает действовать гибко, следуя плану Б и избегая зависимости от одной технологии.

Геологоразведка в Арктике имеет решающее значение для обеспечения устойчивого развития российской нефтяной промышленности. В сибирской земле еще довольно много нефти, но по мере того, как в Арктическом регион становится теплее, миллиарды баррелей могут стать более доступными. «Газпром» просто заранее заявил о своих претензиях на эту нефть, а эффективность — это просто средство для достижения одной и той же цели — увеличения добычи.

Подпишитесь на нас

24.11.2016, 19:40

В студии Алексей Киселев. И сегодня в программе «Люди дела» мы поговорим с главой департамента стратегии и инноваций «Газпром нефти» Сергеем Вакуленко. Сергей, здравствуйте.

Здравствуйте.

Среди прочих ваших обязанностей вы в компании «Газпром нефть» отвечаете за стратегию, перспективное развитие компании, расчет рисков, аналитику рынка, построение прогнозов. Что самое сложное при долгосрочном планировании на российском рынке?

Я не думаю, что есть большая разница между моей работой и работой моих коллег в BP, в Shell, то есть речь идет не только о российском рынке. Для нас всех ключевым является вопрос - что будет с нефтью как с топливом, что будет с мировой энергетикой, насколько долго нефть еще будет востребована. Дело в том, что проекты, в которые мы вкладываемся, которые мы запускаем, осуществляются на протяжении 40–50 лет. Соответственно, нам приходится думать на очень дальнюю перспективу. На это влияют самые разные вещи, начиная от проблем с климатом, развитием альтернативных технологий и кончая долгосрочными прогнозами того, как будет развиваться мировая экономика. И оценить вот эти перспективы, наверное, самое трудное.

- Но это если говорить о проблемах глобального рынка. Можно выделить какие-то сугубо российские истории?

Для России все нужно умножать на два, потому что в большинстве других стран налоговая, фискальная и прочая политика государства для нефтяных компаний - это перемена экзогенная, от нефти слабо зависящая. А в России, поскольку нефть - это существенный донор государственного бюджета, развитие российской экономики и уровень налоговой нагрузки тоже очень сильно зависят от цены на нефть. Поэтому здесь такая рефлексия второго уровня начинает наблюдаться.

- И особое внимание приковано к этой отрасли, естественно.

Да, разумеется. То есть нефтянка в России больше, чем нефтянка.

Тем не менее нефтяников в России очень и очень любят. А насколько вы опираетесь на прежний опыт компании при построении прогнозов на будущее?

Главное, на что мы опираемся здесь,- это компетенция, взгляд на то, что компания умеет делать, как умеет отвечать на те или иные возникающие вызовы. И здесь, пожалуй, важнее даже не набранный набор активов, неодушевленных вещей, а то, как организация и люди, работающие в ней, могут решать новые задачи, отвечать на вызовы. Активы, месторождения, заводы - это все очень важно, мы развиваем их, конфигурируем так, чтобы они могли работать в самых разных внешних обстоятельствах. Но главное - это, конечно, люди, команда, которые мобильны, гибки и смогут найти решение, какая бы проблема ни встала.

Стратегии и инновации связаны так, что то, как будет выглядеть отрасль через 20–30–40 лет, очень сильно завязано на технологический прогресс. Кстати, не только технологический, но и в том числе организационный

Хочется затронуть тему некой методологии и общих стандартов. Можно ли как-то подстроить долгосрочное развитие компании, загнать его в некие рамки, подогнать под некую методологию и стандарты?

Существует множество, десятки разных подходов к методологии разработки стратегии. Вот компания BCG написала книжку «Для вашей стратегии нужна стратегия», в которой перечисляются эти сотни подходов. На самом деле методология, с одной стороны, есть, но это способ, который позволяет собрать разрозненные способы прогнозирования в какую-то стройную систему. Мы внедрили подобное у себя в основном для того, чтобы у нас была общая система координат, единый набор подходов, позволяющих сравнивать планы проектов в разных отраслях бизнеса, позволяющих одинаково думать над тем, как нам строить, скажем, новую заправку, покупать новое судно-бункеровщик, или бурить новую скважину, или прокладывать профиль сейсморазведки. На каком-то достаточно высоком уровне абстракции это делать можно, а дальше, будучи живыми, разумными людьми, мы гибко меняем эти подходы под специфику конкретного бизнеса.

Можете дать, хотя бы приблизительно, хайлайты, какие-то основные точки этой общей для всех стратегии, каким образом это приводится под единый знаменатель?

Первое, от чего мы идем,- это условие, что все проекты должны обеспечивать достаточный возвратный капитал. Второе - это условие, что все проекты работают в единых сценарных условиях вне зависимости от цен на нефть, курса доллара и всего остального. При этом мы никогда не смотрим на единую цену на нефть, мы не занимаемся ее прогнозированием. У нас есть три сценария - высокий, средний, низкий. Под каждый из них есть история, которая описывает, как бы мог развиваться мир, чтобы результатом была такая цена на нефть. И соответственно, все проекты описывают себя вот в этом едином базисе, на единых предпосылках. А дальше у нас есть подходы к тому, как рассматривать риски, неопределенности, как смотреть на внешние и внутренние факторы развития, и, соответственно, мы можем достаточно равно с одинаковыми подходами смотреть, как проекты справляются с вызовами внешней среды, а также технологическими и политическими вызовами.

А каким образом совмещаются стратегия и инновации? Ведь далеко не все какие-то нововведения у нас получают в конечном счете путевку в жизнь и вообще в принципе оправдывают ожидания. Где здесь найти точку некоего здравого баланса?

Стратегии и инновации связаны так, что то, как будет выглядеть отрасль через 20–30–40 лет, очень сильно завязано на технологический прогресс. Кстати, не только технологический, но и в том числе организационный. Инновации бывают не только технические, не обязательно изобрести что-то новое, а можно по-новому организовать работу, поэтому связаны они неразрывно. Опять-таки, планируя жизнь на ближайшее столетие, важно понимать, какие технологии тогда будут важны, важно понимать не только, в какие проекты физически мы инвестируем, но и то, как и в какие новые умения и технологии мы вкладываемся.

В нашем департаменте работают люди с разным опытом. Главное, что их отличает,- это открытый взгляд на вещи, готовность учиться новому и подвергать сомнению практически все что угодно, синтезировать и приходить к ответу, а потом идти дальше, даже когда ответ найден

Есть ли, по вашему мнению, в России возможность самореализации для людей с хорошим зарубежным образованием? Или такие люди все-таки чаще слышат о своей избыточной квалификации, да, overqualified? На самом деле, поясню свой вопрос для слушателей: за плечами у Сергея сразу несколько программ в престижных учебных заведениях мира, среди прочего это степень магистра права и дипломатии во Флетчерской школе - это одна из школ Гарварда.

Сейчас точно можно достойно применить свои таланты. Если почти 20 лет назад, когда я оканчивал школу, можно было говорить, что проблемы, с которыми сталкивался российский бизнес, настолько специфичны, что западное образование не может дать непосредственные посылы к действию. Сейчас же российская экономика, российские предприятия находятся абсолютно в канве международного бизнеса, и задачи здесь ровно такие же, с которыми сталкиваются их однокашники, поехавшие работать в Корею, в Англию или куда угодно еще. Но в России работать интереснее потому, что здесь есть много шансов построить самому что-то новое и интересное. Когда работаешь в устоявшейся бизнес-среде на Западе, не уходит ощущение того, что служишь наладчиком рядом с великолепным, прекрасным, продуманным, хорошо построенным механизмом - ну там маслица надо куда-нибудь капнуть или вот колесико вернуть на предыдущее место. Но при этом существует очень сильное ограничение, потому что все придумано, все построено 10–20–50 лет назад. А здесь есть шанс построить что-то XXI века самому с нуля, и это очень интересно.

Хорошо. А как к специалистам, которые продолжили свою карьеру в России после получения зарубежного образования, относятся за рубежом? Можно ли выйти на какие-то новые для себя горизонты, как раз таки пройдя школу опыта в России?

Думаю, что можно.

- То есть это даже скорее перспективная история получается?

Да, потому что опять-таки это опыт построения чего-то нового в достаточно непредсказуемой ситуации, это не повторение одних и тех же паттернов и моделей, это не прохождение еще раз по очень натоптанной тропе, которое регулярно совершают люди на Западе, это пионерская работа.

А вы отправляете своих сотрудников куда-либо учиться или повышать квалификацию, в российские вузы или иностранные? Возможно, компания даже что-то субсидирует в данном случае, поддерживая таким образом сотрудников?

Да, у нас много образовательных программ самого разного уровня: есть корпоративный университет, в котором учат по специализированным программам, которые на самом деле являются адаптацией учебных программ бизнес-школ: Стокгольмской, «Сколково», ряда других. Есть специализированные курсы - в том числе и с провайдерами международными или российскими - по управлению проектами. Учась на них, люди получают очень много контента, но при этом без отрыва от производства. Здесь также важно, что эта учебная программа заточена под конкретные нужды и под те конкретные проекты, с которыми они работают. Она гораздо более приземленна, гораздо менее абстрактна. Но кроме этого люди ездят и на стандартные обычные программы, как правило Executive MBA. Были случаи, когда сотрудники учились и в Гарварде, и в Швейцарии, периодически уезжая на модули по неделе-две, и компания этому тоже помогала.

Часть нашей функции в компании - задавать неудобные вопросы, которые люди предпочитают самим себе не задавать

А какая команда, по вашему мнению, нужна для построения собственно долгосрочных прогнозов, для разработки стратегии и какой квалификацией, главное, в данном случае должны обладать люди?

В нашем департаменте работают люди с разным опытом: и окончившие Губкинский университет, и человек, который несколько лет работал генеральным директором актива на севере Западной Сибири, и выпускник, получивший американский MBA, и человек с кандидатской диссертацией по экономике, и ребята помоложе, выпускники Физтеха. Главное, что их отличает,- это открытый взгляд на вещи, готовность учиться новому и задавать правильные вопросы, подвергать сомнению практически все что угодно, синтезировать и приходить к ответу, а потом идти дальше, даже когда ответ найден. С другой стороны, нужно понимать, что мир может быть сложнее и богаче, чем нам в любой момент кажется. То есть это сплав теоретических знаний, практического опыта, знаний экономики и отрасли.

- И умения задавать вопросы там, где, казалось бы, их задавать нельзя, да?

Да. Наверное, часть нашей функции в компании - задавать неудобные вопросы, которые люди предпочитают самим себе не задавать.

Ну это замечательно, это нам как раз таки, журналистам, очень и очень знакомо. Сергей, позволю себе небольшой личный вопрос: насколько я знаю, вы участвуете в программе «Что? Где? Когда?», и это для души или это развитие? И вообще, нужно ли приобщать свой коллектив, своих сотрудников к подобного рода мероприятиям?

Я действительно играл в «Что? Где? Когда?» в Чайном домике в Нескучном саду, тому уже, наверное, лет семь или восемь, мы тогда проиграли, и больше я за столом в телепрограмме не оказывался, хотя там бываю время от времени, в домике, в качестве члена клуба. Я играю в «Что? Где? Когда?» и вне телеэкрана, я даже был пару раз чемпионом России - это спорт такой. Это для души, мне просто это очень интересно брать некий комплекс знаний, которым обладаю я, сводить его, получать ответ вместе с очень интересными людьми, с которыми я играю в одной команде.

Спасибо. В программе «Люди дела» сегодня мы общались с главой департамента стратегий и инноваций «Газпром нефти» Сергеем Вакуленко.

Сергей Владимирович, недавно в «Газпром нефти» была утверждена программа инновационного развития до 2020 года. Как создавался этот документ?

Документ является в каком­ то смысле «наследником» глав об инновациях в нефтяном бизнесе, которые входят в программу инновационного развития «Газпрома». Технологиям в «Газпром нефти» традиционно уделяется большое внимание, и соответствую­щая программа у компании была всегда, хотя до определенного момента не была оформлена в стратегию. К при­меру, одним из приоритетных направ­лений инновационного развития ком­пании в сегменте разведки и добычи является эффективная разработка труд­ноизвлекаемых запасов (ТРИЗ). Это широко обсуждаемая в отрасли тема, но чтобы сейчас стало возможно рас­сказывать о каких то результатах, мы начали работать над решением этих задач два-­три года назад. Аналогичная ситуация складывается и в блоке переработки нефти.

Какие мероприятия по модернизации заводов предусмотрены программой?

Если говорить об НПЗ, то вся про­грамма модернизации включает в себя две крупные волны реконструкции. Первая - это реализация программы качества, в рамках которой были построены установки облагораживания топлива. Это позволяет нам к середине текущего года перевести все заводы на выпуск топлива класса 5. Второй этап модернизации, который как раз и нашел отражение в стратегии инновационного развития - повы­шение глубины переработки нефти. До 2020 года пройдет реконструкция установки глубокой переработки нефти в Омске и установки каталитического крекинга в Москве. Кроме этого, на обоих заводах будут построены установки коксования, а также гидро­крекинга на Омском, Московском и Ярославском НПЗ. В итоге проектная глубина переработки на наших заводах превысит 94%, а выход светлых - 77%.

Программа предусматривает использование российских технологий?

Да, они разрабатываются совместно с Институтом нефтехимического син­теза РАН (ИНХС) и Институтом проб­лем переработки углеводородов РАН. Совместно с ИНХС создана техно­логия экологически безопасного полу­чения высокооктанового компонента автобензинов, которая позволяет нам работать в непосредственной близости от города, что особенно важно для Московского завода. Вместе с этим же институтом мы разрабатываем уни­кальные технологии переработки тяже­лых нефтяных остатков, гидрокон­версии гудрона. Хотя окончательная оценка целесообразности их промыш­ленного внедрения запланирована на 2016 год, у нас уже достаточно уве­ренности в успехе этой технологии. Кроме этого, в Омске работает единственное в России производство по выпуску катализаторов, и одно из направлений нашей деятельности - развитие выпуска российских катализа­торов со свойствами, превосходящими иностранные аналоги. Для этого мы сотрудничаем с Институтом катализа и Институтом проблем переработки углеводородов Сибирского отделения РАН. Разделение труда и кооперация состоят в том, что научные учреждения прекрасно разрабатывают принципы новых технологий и процессов, а мы - доводим их до промышленного при­менения, масштабируя от пробирки до заводской установки.
Эффект мыла

А как обстоят дела в сегменте добычи?

Важные направления - повышение нефтеотдачи и работа с трудноизвле­каемыми запасами. Для выполнения этих задач компания активно приме­няет бурение горизонтальных скважин и множественные гидроразрывы пла­ста (ГРП). Причем технологию многоста­дийного ГРП, эффективную для работы с ТРИЗ, мы впервые начали использо­вать только в конце 2011 года, а уже в 2013 году планируем провести более 120 подобных ГРП. Этот пример хорошо показывает динамику внедрения компанией эффективных технологий. Пока, изучая представленные на рынке технологии, нам в значитель­ной мере приходится взаимодейство­вать с глобальными подрядчиками; впрочем, в России под их флагом работают российские специалисты. В то же время нами используется технология «Электронное месторождение», разработанная совместно с Уфимским научнотехническим центром.

Это именно российская разработка или адаптация западного программного продукта?

Некоторая адаптация присутствует, но это не только программный продукт. Здесь дело в подходах, точном понима­нии того, что происходит на месторож­дении, способности оперативно конт­ролировать темпы закачки, включать скважины в режиме нестационарного заводнения. Для этого используются алгоритмы, которые разработаны в том числе и российскими ИТ ­подрядчиками - Уфимским НТЦ и ИТСК. Сейчас в мире существует изрядный задел технологий. И есть такое понятие - «проклятие первопроходца». Первопроходец, наступая на все воз­можные грабли, тратит на создание и коммерциализацию технологий много ресурсов. Идущие следом за ним способны повторить его успех за более короткое время и с меньшими уси­лиями и затратами. Перед нами сейчас немало технологий, которые уже ком­мерциализированы, и нам не надо тра­тить время, деньги, набивать шишки, занимаясь их внедрением. Нужно просто эффективно выбрать и адаптиро­вать необходимое. Так что наша основ­ная задача на данный момент - сохра­нять и развивать способность быстро оценивать, что происходит на рынке, и внедрять лучшее из предложенного в свое производство.

Какие работы предусмотрены по повышению нефтеотдачи?

Примером использования технологии для повышения нефтеотдачи можно назвать метод полимер­щелочного заводнения, который нам предлагает использовать Shell. Технология уже активно применяется в Канаде, Китае, опытные работы проходят в Омане. Если объяснять на пальцах, низкий коэффициент извлечения нефти (КИН) связан в том числе с тем, что нефть при­липает к породе и остается в пласте. Основная идея новой технологии- зака­чивать в скважину не воду, а опреде­ленный коктейль из химических соста­вов для повышения КИН. Входящая в состав коктейля щелочь подготавли­вает породу и, взаимодействуя с неф­тью, усиливает эффект дополнительно закачиваемого поверхностно­активного вещества, которое отдирает нефть.

То есть получается эффект мыла?

Да, совершенно верно. Сначала сода, потом мыло - образуется эмульсия, взвесь капелек нефти в воде, как масло на сковороде при добавлении моющего средства. Если после этого вытеснять эмульсию просто водой, то она будет обтекать образовавшиеся капельки нефти, а если добавить некий загущающий компонент, то он будет вытал­кивать капли, как поршень. Затем нагнетается обычная вода, которая толкает образовавшийся «тромб». Это называется химическим заводнением.

А какие химикаты используются?

Довольно простые. В общем­то все необходимое можно найти даже на кухне ресторана: сода, моющее сред­ство и гуаровая камедь, хотя на произ­водстве используются не совсем эти же вещества.

Наверняка возникнут вопросы - не вредно ли это для грунтовых вод.

На качество грунтовых вод это никак не повлияет. Составы закачиваются ровно в тот пласт, в котором уже есть нефть. Аон по определению изолиро­ван, ведь иначе нефть тоже попадала бы в грунтовые воды, а она - куда более опасный загрязнитель. К тому же завод­нение происходит на глубинах 2-3 км.

В каких регионах планируется применять эту технологию?

Сейчас мы рассматриваем потенциал ее применения в ХМАО и ЯНАО. Так как ее предлагает Shell, пилотным будет проект на Салымском месторождении, которое разрабатывает СП Shell и «Газпром нефти» - Salym Petroleum Development. Дополнительные объемы нефти, которые мы получим за счет использования этой технологии, смо­гут значительно - на 10-15 лет - уве­личить срок эффективной разработки Салымских месторождений. Мы дого­ворились, что наши специалисты будут принимать непосредственное участие на всех этапах работы, чтобы понимать, как подбираются смеси, компоненты, растворы и так далее. В случае успеш­ного применения технологии мы рас­считываем начать ее использование и на собственных месторождениях.

Придется ли модернизировать добычные мощности для применения новой технологии?

Не исключено, что будет принято решение пробурить несколько допол­нительных скважин, чтобы эффек­тивнее закачивать «коктейль» в пласт. Также придется размещать на месторож­дении блоки для смешения и закачки смеси. Но какой­то специальной большой подготовки не потребуется.

Каков целевой показатель роста КИН?

10-15%. При меньшем показателе применение новой технологии может не окупиться.

Вы реализуете с Shell еще один проект на Салыме - по разработке запасов сланцевой нефти.

Да. Кроме этого, мы в апреле заклю­чили с ними соглашение о развитии новых проектов в этой области. Участ­ков, где есть перспективы разработки запасов легкой нефти низкопроницае­мых пластов, которую часто называют сланцевой, довольно много, а привлечение надежного партнера позволит нам вдвое расширить программу работы. Всем понятно, что чем большая пло­щадь будет охвачена исследованиями, тем выше вероятность сформировать портфель эффективно работающих активов. Давно известно, что в российских недрах залегает огромная баженоабалаковская свита, запасы углеводородов которой составляют миллиарды тонн. Но пока не до конца ясно, сколько этой нефти можно извлечь. Это еще предстоит понять, и технологии будут играть в этом вопросе решающую роль. К примеру, используя скважины с раз­ной архитектурой управляемого гидроразрыва, мы начинаем добираться до тех запасов, которые раньше счита­лись вообще невовлекаемыми в раз­работку. Конструкция гидроразрывов в отложениях баженовской свиты и на ТРИЗ в традиционных пластах разная, но эти две смежные технологии действительно сильно увеличивают российскую производственную базу. Не возьмусь считать по всей стране, но для себя мы оцениваем их возмож­ный вклад примерно в 10-15% нашей добычи на горизонте 2020 года, а это 10-15 млн т. Причем, это еще довольно консервативный сценарий.
Попутный

Отражена ли в программе тема утилизации попутного нефтяного газа (ПНГ)?

Конечно. Мы работаем в двух направ­лениях. Первое - это утилизация ПНГ для энергообеспечения наших про­мыслов. Газ позволит заместить диз­топливо и мазут, используемые сейчас в генерации для собственных нужд. Второе - разработка технологии GTL, то есть конверсии газа в жидкость. В принципе технология GTL использу­ется уже 85 лет, но проблема в том, что попутный газ нестабилен по составу, к тому же традиционная установка GTL выпускает достаточно высокомо­лекулярные соединения, которые для превращения в товарные продукты необходимо подвергать крекингу. К сожалению, эффективное приме­нение установок крекинга возможно только при использовании гораздо больших объемов сырья, чем мы имеем на промысле. Решением проблемы было бы создание технологической цепочки, которая позволяла бы полу­чать в результате применения техно­логии GTL продукт, подходящий для смешения с нефтью в трубопроводе. Это большая задача для катализаторной химии, и мы обсуждаем возможность заняться этой проблемой на площадке Омского НПЗ, чтобы разработать про­цессы и установки, пригодные к разме­щению на удаленных промыслах. Кроме того, нами рассматривается возможность строительства в Омске нефтехимических производств, сырьем для которых, видимо, будут широкие фракции легких углеводородов, полу­чаемых из ПНГ и конденсата. Но это уже стратегия развития нефтехимического направления нашего бизнеса, которая пока находится в разработке.

По внедрению альтернативных моторных топлив какие-то работы предусмотрены?

Тему газомоторного топлива мы про­рабатываем совместно с «Газпромом». Сейчас обсуждается возможность орга­низации на некоторых наших АЗС заправки компримированным газом. Также исследуем тему бункеровки судов сжиженным природным газом (СПГ). Мы понимаем, что после 2020 года СПГ будет занимать значительную долю на топливном рынке морских перево­зок. И стремимся к тому, чтобы наша специализированная дочка - «Газпром­нефть Марин Бункер» - получила достой­ное место в этом сегменте. Мы уве­рены, что накопленный нами опыт работы в бункеровке в разных стра­нах и опыт нашей материнской компа­нии на рынке СПГ позволят получить хороший синергетический эффект для развития этого направления бизнеса.

Наверняка программа инновационного развития предполагает сотрудничество с вузами.

Мы активно работаем с вузами и стараемся создать в Санкт ­Петербурге своего рода технологический кластер. Проводим в городе конференции как по технологиям производства и при­менения горюче­смазочных материа­лов, так и по разным аспектам повыше­ния КИН, разработке трудноизвлекае­мых запасов. В Петербурге в прошлом году при участии «Газпром нефти» было основано Северо­Западное отде­ление Общества инженеров­ нефтяни­ков, вовлекаем в наши проекты Горный институт. Продолжаем работу и с дру­гими базовыми вузами, в частности, с Губкинским университетом. Мы пони­маем: чтобы обеспечить нашим проек­там в будущем качественное научное сопровождение, готовить «конвейер» специалистов надо уже сегодня.